ВСЕВОЛОД САХАРОВ
ЗАГАДКИ ФЕДОРА ТЮТЧЕВА
К 200-летию со дня рождения поэта
Великий русский лирик Федор Иванович Тютчев (1803-1873) был младшим современником Пушкина и прожил в русской литературе до появления главных романов Тургенева, Толстого и Достоевского. Он пережил несколько важных этапов русской истории и эпох литературного развития и пронес через десятилетия самобытное видение красоты мира и глубин души человека. Картина мира людей менялось, но дар поэта оставался неизменным. Тютчев всегда оставался чистым лириком, и современники отмечали его «необыкновенную силу лирического пафоса» (Гончаров) и «лирическую смелость» (Фет) и называли его «поэтом мысли». Ведь даже вера его была головной, то есть той же мыслью, мучительной и глубокой. Вот этим-то парадоксальным сочетанием глубокой поэтической мысли и смелого, проникновенного лиризма отличается дарование Тютчева.
Он происходил из старинного дворянского рода и родился в селе Овстуг той самой Орловской губернии, которая дала России так много поэтов. Образование он получил дома, учителем мальчика был поэт и переводчик С.Е. Раич, познакомивший его с древними языками и поощрявший первые его опыты переводов из Горация. Хотя в первых его поэтических переводах и оригинальных стихотворениях еще слышны архаические отголоски XVIII века, нестройные звуки могучей тяжелой лиры Державина, юноша начинал писать под сильным влиянием новой поэзии русского романтизма, мечтательной школы Жуковского. Он отличался тонкой и изящной духовной организацией, какой-то двойственностью и противоречивостью безвольной и нервной натуры, был баловнем всей семьи, не терпел какого-либо принуждения и систематической работы, зато сразу показал себя «жарким поклонником женской красоты» (И.С. Аксаков).
Осенью 1819 года Тютчев поступил на словесное отделение Московского университета, познакомился там со студентами и вольными слушателями, составившими впоследствии романтическое Общество любомудрия. Учителем их, помимо Раича, стал профессор и поэт А.Ф. Мерзляков, чьи лекции и беседы вольнослушатель Тютчев посещал с 1817 года. Романтический кружок любомудров отличался интересом к новой тогда философии и эстетике немецкого романтического мыслителя и поэта Ф. Шеллинга, стремился на основе этой философии создать новую «поэзию мысли», и это имело важное значение для становления Тютчева как поэта, совпадало с его творческими исканиями. Повлияло на него и молодое вольнолюбие Пушкина и поэтов-декабристов, сохранились сочувственный ответ на оду «Вольность» и тютчевские острые фразы, сказанные накануне декабристского мятежа: «В России канцелярия и казармы. Все движется вокруг кнута и чина». Но двумя годами позже поэт с жалостью и горечью назвал декабристов «жертвами мысли безрассудной»
В 1821 году Тютчев закончил университетский курс обучения со степенью кандидата, был выпущен в Коллегию иностранных дел и получил место сверхштатного чиновника в русской дипломатической миссии при баварском дворе в Мюнхене. Там молодой дипломат, замеченный в либеральных высказываниях и воззрениях, служил вплоть до 1837 года, затем стал первым секретарем и поверенным в делах миссии в Турине. Столица баварского королевства была тогда одним из центров европейского просвещения, особенно был известен местный университет. Тютчев познакомился с философом Шеллингом и немецким поэтом Г. Гейне, чьи стихи он перевел первым в России, открывая дорогу Фету. Конечно, он пишет тогда и оригинальные стихотворения и весной 1836 года через своего сослуживца князя И.С. Гагарина и баварскую баронессу Амалию Крюденер посылает в Петербург несколько десятков своих произведений. Они попали к Пушкину, вызвали его восторг глубиной мысли, яркостью красок, новизной и силой поэтического языка и были напечатаны в журнале «Современник» под характерным названием «Стихотворения, присланные из Германии».
Действительно, стихотворения Тютчева были мало похожи на все то, что печаталось в поэтических разделах тогдашних журналов и альманахов. Это было открытие для русских читателей, но поэт продолжал служить по дипломатическому ведомству до 1841 года, да и после выхода в отставку жил в Мюнхене, вернулся на родину лишь в 1844 году. Читатели о нем уже забыли. Здесь он снова поступил в Министерство иностранных дел, в 1848 году стал там старшим цензором, по поручению правительства написал на французском языке несколько публицистических статей против антирусских настроений на Западе.
В 1854 году под редакцией И.С. Тургенева вышел первый сборник поэта. Опубликованы статьи Некрасова, Тургенева и Фета о тютчевской лирике. Это было второе открытие Тютчева-лирика на родине, и на этот раз успех был большой. В 1858 году поэт был назначен председателем Комитета цензуры иностранной и занимал эту не очень утомлявшую его должность до самой смерти. В 1868 году появилось второе прижизненное издание его стихотворений.
Блестяще образованный и остроумный, одинаково хорошо писавший по-русски и по-французски (у него есть цикл французских стихотворений), Тютчев стал заметной фигурой в светских и литературных салонах, имел обширный круг знакомств в правительственных сферах и при дворе, к его мнению опытного дипломата и политического мыслителя прислушивались. Поэта знали и ценили Тургенев, Гончаров, Достоевский, Лев Толстой, а его отзывы об их романах были метки и оригинальны. Благодаря своим связям и авторитету он способствовал облегчению цензурной участи многих изданий и литераторов и ввозу в Россию запрещенных прежде книг. Острые и парадоксальные афоризмы поэта впоследствии составили особый сборник – «Тютчевиану». Французские его письма и статьи также литературны, полны отточенных афоризмов и острот, глубоких суждений о политике и литературе. Но главной в этой жизни остается лирика, поэзия мысли как великое открытие и наследие Ф.И. Тютчева.
***
По странному совпадению Тютчев вернулся в Россию в том же 1844 году, когда в Неаполе умер другой великий русский поэт-мыслитель – Евгений Боратынский. Вот кого предстояло заменить поэту, сложившемуся в стороне от главных школ и направлений русской лирики, не только не читавшему своих собратьев-поэтов, но и мыслившему и говорившему чаще по-французски, ибо таков был общепринятый язык тогдашней дипломатии. Сумрачный и одинокий гений Боратынского изнемог в попытках вместить глубокую мысль в лирику, мыслить в поэзии. Философствование иногда перевешивало у него хрупкую стихотворную форму элегической лирики школы Жуковского, не вмещалось в малые лирические жанры и требовало большой «оды духовной». Тютчев вернул поэтической мысли ее красоту, лиризм и художественность, изменил с этой целью весь ритмический, метафорический и жанровый строй русского стиха, счастливо избежал штампов и отработанных формул элегической школы романтизма. Он нашел для нового содержания новые формы. Тютчевской лирике присущи краткость, внутренняя свобода и энергия сжатой поэтической мысли, смелые, неожиданные метафоры.
Не все лирическое наследие Тютчева дошло до нас, часть стихотворений была им по досадной ошибке или небрежности сожжена при разборе бумаг или же утеряна. И стихотворений, составляющих собственно лирику поэта, в сущности, немного. Тургенев говорил о ста произведениях, Гончаров их насчитывал несколько десятков. Сам Тютчев просил не публиковать его стихотворения «на случай», у него много также политических стихов и переводов из зарубежных поэтов. Среди этих произведений есть свои шедевры, внутри их имеются замечательные строфы, строки и образы.
И все же лирик-мыслитель Тютчев был непревзойденным мастером малой поэтической формы, его лучшие стихотворения обычно коротки, состоят из одной-трех строф. Заметим, что это не отрывки или лирические фрагменты, каждое из них целостно, завершено внутри себя. В них и выражается его удивительно емкая и подвижная мысль. Она не просто глубока, но удивительно ясна, убедительна, превосходно выстроена в виде стремительно разворачивающегося афоризма, четкого высказывания, красива и как бы «закольцована», завершена эффектным утверждением-образом. Поэт не философствует, но мир его летучих идей вышел из школы классической философии – от Жозефа де Местра до Шеллинга.
Самое известное стихотворение Тютчева написано в 1869 году. Вот оно полностью:
Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Здесь живая и гибкая мысль поэта-философа развернута внутри одного четверостишия, представляет собой единый рифмованный афоризм. Но стоит приглядеться к ходу этой углубляющейся в образ и идею мысли и развитию стиха, и мы убедимся в великом искусстве композиции. Замечательна, отличается большой культурой сама постановка философской проблемы. Речь идет об основной загадке бытия и месте в этом бытии человека. Таков основной вопрос философии как науки. Здесь на него отвечают с помощью поэзии, мастерски сталкивая и рифмуя в двух внутренних соседних строках ключевые слова – «человека» и «века».
Тютчев с первого стиха, первого слова сразу вводит читателя в суть своей поэтической мысли. Он начинает с решительного утверждения, сильной короткой фразы. На месте глагола – зияние, умело выдержанная пауза. У поэта нет никаких сомнений. Природа – огромное, живое, непостижимое и потому особенно страшное существо. Она всесильна и враждебна человеку, хотя он – «злак земной». Этот образ рождается в точном сравнении ее со сфинксом – мифологическим крылатым чудовищем с львиным туловищем и головой женщины, задававшим путникам неразрешимые загадки и убивавшим их за ошибочные ответы. Потом во второй строке возникает столь часто встречающийся у Тютчева трагический глагол «губит», дорисовывающий образ жестокой и загадочной силы, управляющей судьбой человека.
Далее развернуто сложное предложение, состоящее из двух обращенных друг к другу частей. В начале его стоят два союза – соединительный «и» и усилительно-сравнительный «тем». Их динамичное сочетание стремительно вводит читателя во вторую мысль поэта, разъясняющую первое предложение. Движение этой мысли внутри каждой строки свободно, четко разбито на завершенные периоды (обратите внимание на ударное, утвердительное последнее слово первой строки – «верней»). Первая часть является вопросом или, точнее, решительным предположением о неизбежном погублении человека в «темном жерле» природы, вторая – ответом на него, гораздо менее уверенным.
Ведь речь у Тютчева идет о великих сомнениях человека, лежащих в основе его чувств и мыслей. Природа вечна, она не имеет такого измерения, как время. Человек смертен, вся история человечества укладывается в определенный отрезок времени. Поэтому в их взаимоотношениях нет и не может быть равенства, поэтому человек так жаждет понять окружающий мир и себя, свое место в нем. Природа загадочна, как сфинкс, она искушает слабого земного человека самой возможностью найти скрытый смысл в ее и своем существовании, живую связь между краткосрочным бытием смертной личности и вечностью природы.
Ответ на этот вековечный вопрос «равнодушного» (Пушкин) сфинкса и составляет главное содержание всех религий и философских учений. Тютчев – смелый самобытный мыслитель, многому научившийся у французских философов Монтеня и Паскаля, и вдруг он предполагает с немалой долей уверенности, что у природы нет никаких вопросов к человеку, нет загадки, она не нуждается в его исканиях, сомнениях и ответах. Но что тогда жизнь и смерть, судьба личности и история человечества? Насмешка неба над землей, жестокая издевка бездушной природы над человеком?
Само это предположение Тютчева рождает новую волну тревожных вопросов и великих сомнений, отчаяние и пессимизм. То есть поэтическая мысль взывает к чувству, а это приводит к сильному взрыву лиризма. И это сложнейшее размышление о тревожащих всех людей вопросах заключено в краткую емкую форму афористического четверостишия, где мысль облечена в цепочку поэтических образов. И чтобы развернуть и хотя бы кратко пояснить эту весомую художественную мысль, нам надо написать еще столько же, если не больше, абзацев.
Уже это стихотворение показывает, что Тютчев-лирик, в юности увлекавшийся идеями Руссо, имел особый взгляд на природу. Это не только особый мир, полный жизни, звуков и красок. Это лишь оболочка, таинственный покров, под которым кроется сама тайна мира. Природа и человек – живые существа, неразрывно соединенные и понимающие друг друга. Требуется поэтическая зоркость, отмечающая тончайшие подробности, оттенки звуков и красок. Она у Тютчева имеется и придает его поэзии особую силу и достоверность. Любая перемена в природе порождает движения в душе человека. И когда поэт хочет высказать свои думы и сокровенные чувства, он ищет для них тончайшие созвучия в вечно меняющейся картине окружающего мира. Поэтому в основе его поэзии лежит сравнение. А помогает полноте лирического высказывания о согласных движениях природы и человеческой души та чуткость светского острослова Тютчева к живому русскому языку, которая так удивила молодого Льва Толстого при первой их встрече.
Тютчев заново переосмысливает мир природы, поэтизирует каждую его частичку, и рождается живое существо – Великая Матерь Природа, беседой с которой и стала лирика поэта. Обновлены метафоры, то есть употребление слов в переносном их значении. Лирической смелости тютчевских метафор удивлялся поэт Фет, цитируя знаменитую строку «Поют деревья, блещут воды». Ведь петь могут только живые существа, но таковы именно деревья у Тютчева. «Деревья поют у г. Тютчева!.. поют своими мелодическими весенними формами, поют стройностью, как небесные сферы», – восклицал Фет, сам смелый лирик и певец природы.
Любое состояние природы является у Тютчева частью ее вечной жизни и самодвижения, а, следовательно, предметом поэтического изображения и поводом для лирического высказывания. Отсюда удивительная емкость его миниатюр. В стихотворении «Полдень» (между 1827 и 1830) дана картина жаркого лета, когда утомленные солнцем природа и человек отдыхают, лениво дремлют, все движения медлительны и ленивы (слово «лениво» повторено в одном четверостишии три раза), безоблачное небо раскалено, а полдень с удивительной точностью назван мглистым, ибо в знойном воздухе лета висит какая-то дымка, мгла, очертания людей и предметов колеблются. Отдыхают даже веселый античный бог лесов и рощ Пан и нимфы, божества рек, лугов, деревьев, вдохновлявшие поэтов. Эти мифологические существа спокойно живут в русской сельской природе, олицетворяя и поэтизируя жизнь каждой ее частицы, ручья, холма, полей и лесов. Из таких завершенных внутри себя лирических миниатюр составляется тютчевская мифология природы.
Поэты-романтики утверждали, что таинственную книгу природы может прочитать только вдохновенный творец-мыслитель, такой, как мудрец Гете.
С природой одною он жизнью дышал:
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал,
И чувствовал трав прозябанье;
Была ему звездная книга ясна,
И с ним говорила морская волна, –
писал Е.А. Боратынский в стихотворении «На смерть Гете». Тютчев вслед за Руссо считает, что великая книга природы открыта для всех людей, но не все о ней знают и хотят в нее заглянуть. Промышленная революция, расцвет естественных наук и прочие чудеса цивилизации не прошли бесследно. Произошла незаметная, но изменившая жизнь депоэтизация всех красот, явлений и чудес природы: грозы, грома, ветра, туч, радуги, морской бури и т.п. Свои прежние благоговейные, религиозные взаимоотношения с вечными стихиями человек ограничил взглядом на ртутный столбик термометра или чтением газетного прогноза погоды, а былое полное ее знание заменил аналитическими опытами в научных лабораториях.
Поэтому главной задачей Тютчева-лирика стала новая поэтизация природы как живого целого, открытие ее забытых вечных богатств. Он тоже вспомнил о Гете и написал на его смерть стихотворение со значимым названием «На древе человечества высоком» (1832), где назвал природу «великой душой» человечества, в созвучии с которой немецкий поэт «пророчески беседовал с грозою иль весело с зефирами играл».
Его знаменитое, во все хрестоматии вошедшее, учившееся наизусть дореволюционными гимназистами и советскими школьниками стихотворение «Весенняя гроза» (1828) начинается с уверенного и сильного утверждения-восклицания: «Люблю грозу в начале мая». И далее следует именно гимн грозе, веселое, радостное описание весеннего торжества природы, бурного пробуждения всех сил и существ к жизни. Не случайно в финальном четверостишии упомянуты древнегреческая богиня юности Геба и ее отец Зевс, бог грома. У Тютчева природа в грозе творит светлый праздник весны и молодости для уставшего от долгой зимы человека.
Но он на этом не останавливается и в стихотворении «Еще земли печален вид» (1836) противопоставляет и сравнивает медленное пробуждение и полусонную улыбку весенней природы и волнение человеческой души, все еще спящей, но чувствующей весеннюю игру крови и приближение новой любви с ее волнениями и мечтами. Тютчев создает поэтический образ оттепели, который потом неожиданно распространяет и на политику, назвав так эпоху «первых радостей» после смерти грозного императора Николая I, полную общего неясного ожидания перемен. Завершает этот лирический цикл стихотворение «Весенние воды» (1830), в движении звуков и радостных восклицаний передающее стремительный ток и напор сил весны, шумных, бурных, пробуждающих природу и человека к новой жизни и влекущих их к румяному хороводу теплых майских дней с их неизбежной все очищающей грозой.
Но поэту мало показать бесконечно богатую красоту природы, он защищает ее права живого существа, спорит с равнодушными, порицает натуры непоэтичные. В 1836 году Пушкин напечатал в «Современнике» стихотворение Тютчева «Не то, что мните вы, природа». Это хвала одухотворенной природе, великой душе и матери человечества, полной цветения весны, говора лесов и звезд, дружеского грома грозы. Это таинственное вечное существо говорит с человеком понятными ему «языками неземными»:
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
Это именно защитительная речь, страстная и убежденная, произносимая поэтом публично, как бы с кафедры и обращенная не только к читателям, но и к тем, кто отрицает вечную жизнь и одухотворенность природы, у кого «нет веры к вымыслам чудесным». И это вероисповедание великого лирика, его художественная философия, а, точнее, религия природы подверглись цензурному вмешательству (видимо, это была духовная цензура), из текста стихотворения исключены и, увы, безвозвратно утеряны две важнейшие строфы. Читавший их Пушкин понимал значение тютчевских строф и настоял на их замене строками точек. Пустота в центре стихотворения ощутима. Но само обвинение осталось, оно достигает поистине державинской величавой силы, выдержано в стиле библейских псалмов и обличительных речей пророков, бичует слепые, бедные, темные души:
Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как впотьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат
И жизни нет в морских волнах.
Почему так страстен и гневен сдержанный дипломат Тютчев? Он защищает не только природу, но и человека. Речь идет о понимании и назначении поэзии. Не может быть чистой лирики природы, она пишется человеком и для человека, в ней отражается духовный мир личности. «Воплощая идеал, человек неминуемо воплощает человека», – сказал Фет в статье о Тютчеве.
А сам поэт противопоставляет антипоэтическим натурам свое стихотворение «Тени сизые смесились» (1835), где природа в некий час тоски дремлет, сливаясь со страждущей душой тоскующего человека, и они на мгновение становятся единым целым. Личность возвращается в природу, в ее спасительный сумрак и покой, обретает самозабвение и как бы уничтожается, смешивается с ее дремлющим огромным миром, избавляется от всех земных забот и страданий.
Уже говорилось, что главный поэтический прием Тютчева-лирика, основной его метод творческого раскрытия лирической мысли – сравнение. Могут сравниваться лишь сопоставимые величины, иначе теряется масштаб мысли, и сравнение начинает «хромать». В поэзии это правило особенно важно, ибо одно из главных достоинств поэта – чувство меры. Тютчев таким чувством обладал в высшей степени и сравнивал природу и человека, чувство и мысль.
Его стихотворение «Певучесть есть в морских волнах» (1865) написано в тяжелый, полный трагизма и тягостных переживаний период жизни: умерла Елена Денисьева, молодая красивая женщина, возлюбленная поэта, мать его детей. У Тютчева есть целый цикл проникновенных стихотворений ее памяти, в центре которого – гениальная мольба-вопрос «Накануне годовщины 4 августа 1864 г.». Но свои страдания и жалобы он считает слишком личными и скорбь, тоску одиночества и великие сомнения высказывает в лирическом сопоставлении двух одушевленных миров – природы и человека. Это обычное для Тютчева развернутое сравнение.
Стихотворение написано во время петербургской поездки Тютчева вместе с сестрой Денисьевой на острова, и, конечно, они со скорбью и слезами вспоминали о покойной. Но стихотворение Тютчева, на первый взгляд, – совсем о другом. Здесь нет ни слова о смерти Денисьевой и личной трагедии автора. Мы вместе с поэтом смотрим на мир с иной высоты.
Поэт начинает с уверенного утверждения: в природе есть певучесть, полное созвучие, гармония между составляющими ее стихиями (вода, воздух, огонь), и даже прибрежные речные камыши, мимо которых проплывала их лодка, шуршат стройно и музыкально. Это подчеркнуто и умело выбранным эпиграфом – строкой римского поэта Авзония. А эпиграф, как известно, задает тон и направление всему произведению, впереди которого он поставлен.
Человек – другой, душа его двойственна, слаба и непостоянна, и потому он решительно отделен от природы союзом «лишь», а в начале следующей строки возникает роковое слово «разлад» и потом сразу же повторяется. Мир человека дисгармоничен и беззащитен, слабый голос его «отчаянной» (то есть отчаявшейся, уже ни на что не надеющейся) души выпадает из общего стройного хора стихий природы, его свобода призрачна. Образ «мыслящий тростник» восходит к философским афоризмам французского мыслителя Блеза Паскаля, так там назван человек, «слабейшее из творений природы». Значит, Тютчев согласен с этим мнением философа.
Его человек слаб, колеблется при любом движении стихий жизни и тем более смерти, живет в разладе с природой и потому мыслит мятежно, ропщет, протестует, но это глас вопиющего в пустыне, никто не внимает его отчаянному протесту. Против чего или кого направлен этот протест? А вот теперь нам надо вспомнить о времени, обстоятельствах и причинах написания этого замечательного стихотворения, и мы поймем, что на островах Невы, посреди гармоничной равнодушной природы и стройного шуршания камышей один немолодой и одинокий человек в бессильном отчаянии великого горя и вопреки всякой логике и догмам православной веры протестует против безвременной смерти другого человека, самого близкого ему и дорогого, навсегда ушедшего во всепоглощающую бездну этой самой природы.
Это бунт любви против смерти. Ведь сказал же Тютчев в письме об ушедшей возлюбленной: «Ах, она мне на земле нужна, а не там где-то…» И его мятежный и греховный ропот скрыт в лирической глубине высочайшей философской мысли, как бы сжат в четырех четверостишиях, и именно поэтому эта мысль так поэтична, точна и красива. А поскольку такие сомнения и переживания рано или поздно посещают любого человека, то тютчевский личный лиризм всех объединяет в своей пронзительной скорби и через сочувствие рождает общее сильное сопереживание, а это и есть цель любой лирики.
Разобранное стихотворение – трагический финал любви, осуждаемой обществом. Но ему предшествует вся любовная лирика Тютчева с бесконечным богатством оттенков и неожиданной глубиной мыслей об этом великом чувстве. И в ней есть особый «денисьевский» цикл. Любовь для поэта – роковая страсть, «мятежный жар», чувство мучительное и опасное для обоих любящих, ибо оно поднимается из глубин природы и личности и властно овладевает человеком, становится роковым поединком, страданием, Тютчев рифмует глаголы «любим» и «губим».
Его стихотворение «О, как убийственно мы любим» (1851) стало историей такой мучительной, греховной, осуждаемой обществом любви, здесь запечатлен весь ее путь от зарождения первого светлого чувства, волшебного взора и нежных речей до отречения, ежедневного страдания, когда очарование новой увлекательной любви с ее «волшебным взором», пылкими речами и радостным смехом уходит, и взамен остаются долгие мучения, упреки и сцены, незаслуженный позор, безотрадная боль и слезы, вторжение грубой толпы в заветный мир чувства двоих. Сама хрупкая, таящаяся от чужих глаз любовь не выдерживает беспощадной обыденности, пошлых светских сплетен, потухает, медленно уходит. Выжженная, уставшая душа ежедневно оскорбляемой женщины, тяжелые воспоминания и неизбывное чувство вины перед нею мужчины – вот неизбежные удары судьбы, которыми приходится им расплачиваться за увлекательную, но безответственную, «убийственную» в силу своего простодушного эгоизма страсть. Оказываются задеты и вовлечены в этот трагический поединок родные и близкие, прежде всего дети.
А ведь когда Тютчев писал это стихотворение, он и не представлял себе известного уже нам трагического финала – безвременной смерти его молодой подруги, не думал о том, как эта погибельная любовь отразится на судьбе его и Денисьевой «незаконных» детей, на его второй, тоже любимой жене Эрнестине, с которой он не расставался и у которой кинулся искать утешения. Но рок, удар судьбы и их всех настиг, погибли и дети, и после пожара буйных слепых страстей остались лишь пепел, одиночество, «тоска желаний». А когда появились первые стихотворения «денисьевского цикла», там рождались непосредственные поэтические отклики на новую молодую любовь, противиться которой стареющий поэт не мог и не хотел, хотя как опытный человек гостиных и знал прекрасно лицемерие и жестокость светского общества, знал, что на них падут осуждение и изгнание и что всю тяжесть этого суда неизбежно придется ощутить не ему, камергеру и человеку со связями при дворе, а именно беззащитной юной женщине. Вот какой путь пройден автором этого лирического цикла.
Сохранилась запись интересного разговора в гостиной историка П.И. Бартенева. Его гостья, высокопоставленная светская старушка, с важностью начала судить: «Предосудительный поступок камергера Тютчева…» Историк молитвенно сложил руки: «Умоляю, графиня, не будем так говорить! Не случись бы с ним этого, не было бы и стихотворения «Я очи знал, о эти очи!» и множества других чудесных стихов, а ему, бедняжке, конечно, очень тяжело было…» О страданиях поэта, его беззвучных рыданиях и болезненной исповеди рассказали в своих воспоминаниях Фет и Тургенев.
Тяжело было не только Тютчеву и Денисьевой… Ведь точно так же страдала, пыталась покончить с собой и, в конце концов, погибла первая жена Тютчева Элеонора, не вынесшая его красивого и увлекательного романа в Генуе с молодой прелестной вдовой Эрнестиной Дернберг и чуть не закончившегося ее и трех маленьких дочерей гибелью морского пожара на пароходе «Николай I», и точно так же поэт мучился угрызениями совести (ведь занятый своими любовными делами, он спокойно отправил в столь дальнее и опасное морское путешествие одну больную жену с тремя девочками), весь поседел, плакал, выражал в тревожных образах своей лирики неизбывный трагизм потери:
О, этот Юг, о, эта Ницца!..
О, как их блеск меня тревожит!
Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет – и не может…
Жуковский с искренним недоумением говорил о Тютчеве: «Он горюет о жене, которая умерла мученической смертью, а говорят, что он влюблен в Мюнхене». Да, они были очень разные люди и очень разные поэты. Потому-то вся тютчевская поэзия пронизана мрачными, тревожными образами «жизни зло», «камень гробовой», «жизнь, как камней груда», «так тяжко на груди», «страшно тяжело», «минувшее, как труп», «жизнь душит… как кошмар», «нам все мерзит», «убийственные заботы». Страдания самого поэта высказаны здесь вполне. Но не стоит видеть в любовной лирике Тютчева один трагизм и тягостное чувство вины, хотя в его собственной жизни того и другого было более чем достаточно. Она удивительно богата и светла, полна любви к жизни и красоте.
Есть два самых известных русских любовных стихотворения, ставшие классическими романсами. Первое, полное мужского благодарного великодушия по отношению к ушедшей любимой женщине, принадлежит, конечно, Пушкину – «Я вас любил: любовь еще, быть может». Зато второе написано на закате жизни маленьким седым стариком с острыми внимательными глазами – Федором Ивановичем Тютчевым: «Я встретил вас – и все былое» (1870). Вместо заглавия – загадочные буквы «К.Б.». Автор, скрывая имя адресата и свою юношескую любовь, нарочно переставил инициалы – «Крюденер Баронессе». Да, той самой, что привезла когда-то Пушкину из Германии тютчевские стихотворения. Портрет этой прелестной девушки и сегодня выставлен в загородном дворце баварских курфюрстов и королей Нимфенбург близ Мюнхена, где целая зала наполнена изображениями прославленных красавиц просвещенной эпохи доброго короля-поэта Людвига I.
Амалия фон Лерхенфельд, в замужестве баронесса Крюденер, побочная дочь прусского короля, сестра русской царицы и европейски знаменитая красавица, трижды мелькнула в жизни Тютчева: как увлекшее его юное беззаботное создание в Мюнхене, как величественная и очень влиятельная светская дама в Петербурге (за ней ухаживали император Николай I, Бенкендорф и Пушкин) и как одна из неожиданных и последних посетительниц умирающего поэта, с изумлением и признательностью принявшего от нее прощальный поцелуй. Но все дело в том, что загадочная красавица Амалия и их долгая история знакомства уже не имеют к лирическому шедевру Тютчева никакого отношения. Их там просто нет.
Здесь высокая поэзия давно отделилась от конкретной биографии и академических примечаний и выразила чувства многих людей. Более того, оно и теперь помогает проникнуть в глубину и силу первой ушедшей любви. Это самое личное, трепетное, незабвенное чувство, из него и рождается лирический шедевр. Тютчев встречает Амалию, но пишет не о ней, а о себе (какое отличие от великодушного пожелания Пушкина!), о радостной волне молодых воспоминаний, которую эта неожиданная встреча породила в его измученной, уставшей душе. Прав был Батюшков: память сердца всего сильнее, и сам Тютчев неожиданно использовал образ первой любви в стихотворении на смерть Пушкина:
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..
Его стихотворение «Я встретил вас – и все былое» – любовное воспоминание великой силы, тонкого проникновения в силу былого чувства, движение к ней, прежней и вечно юной, вдруг оживающего, теплеющего сердца, тончайшая одухотворенность, какое-то дуновение золотых юных лет, нежные сильные звуки жизни, превращающие осень в весну и возвращающие молодость. Замечательно само движение поэтической мысли – к скрытому в середине стиха развернутому сравнению «как… так», где создан образ медленно угасающей, но еще богатой осени жизни. Любовь – животворящая сила, возвращающая на мгновение юность. Звукопись стиха и слова волшебна, превращается в тихую певучую музыку, композитору (Варламову или И.С. Козловскому?) осталось ее запечатлеть в нотах. Тютчев написал слова и музыку великого русского романса о неожиданно вернувшейся весне любви, которым, как точно сказал Тургенев, не суждено умереть.
Мы видим, что поэтическому гению Тютчева внятны и доступны все стихии жизни природы и человека. Человек, часто думавший и писавший по-французски, нашел родные слова, образы, звуки и краски для самых тончайших и потаенных ощущений и мыслей. Но Тютчев знал, что лирика, главное в ней – это то, что в глубине стиха и слова, что не высказывается, а чувствуется. Это не вечная песнь к Радости.
В глубине жизни и души иногда шевелится первобытный хаос и безотрадный мрак. Нельзя словами описать всю природу или бесконечно богатое, тонкое, подвижное чувство немолодого человека, вдруг встретившего и вспомнившего свою первую любовь. Иначе мы все утонем в многословии и риторике. Но можно дать это почувствовать. Поэзия всесильна, но некоторые вещи она вообще не должна говорить, а что-то ей лучше не договаривать, не разъяснять до конца, срывая с предметов и чувств поэтическую дымку тайны. К тому же настоящий поэт в своей вседневной борьбе со словом видит и некоторую его ограниченность, неспособность полно выразить поэтическую мысль.
Об этой борьбе и великих сомнениях написано известное стихотворение Тютчева с характерным латинским названием «Silentium!», то есть «Молчание!» (1830). Главная фраза находится ровно посредине – «Мысль изреченная есть ложь». Блестящий афоризм, одна из самых знаменитых строк в русской поэзии… Поэт призывает уединенного мыслителя, и, прежде всего самого себя, укрыться в глубине своей сложной души и жить своими мыслями и мечтами. Другим они непонятны, да и не могут быть высказаны на слабом, неточном человеческом языке. Тютчев возвращает поэта в мир его таинственно-волшебных дум и призывает к молчанию. Однако, обретая это богатство, поэт рано или поздно снова идет к людям и говорит, он хочет, чтобы его услышали и поняли, приняли с таким трудом добытую художественную правду. Его речь и есть лирика, где не выразимый до конца образ кроется в глубине, стоит за изреченными неточными словами. Подлинная поэзия рождается в молчании, но мир наш полон голосов великих поэтов.
Великий лирик Тютчев был политическим мыслителем и пророчествовал в своих стихах. Вослед Пушкину и Лермонтову он написал печальные стихи о крепостной крестьянской России, где время как бы остановилось, царит тысячелетняя нищета, села бедны, природа скудна и сурова – «Эти бедные селенья» (1855). Главное слово тут – «долготерпенье», ставшее главной национальной добродетелью. Народ удручен тяжестью рабства, нищеты и невежества. Власть и высший свет Тютчев называл глубоко безнравственной «накипью русского общества», «подделкой под истинный народ». И утверждал: «Жизнь народная, жизнь историческая осталась еще нетронутой в массах населения. Она ожидает своего часа, а когда этот час пробьет, она откликнется на призыв и проявит себя вопреки всему и всем». Пока же во глубине народной России царит вековая тишина. Но в этой неяркой, смиренной жизни светит огонек веры, ибо землю эту благословил «царь небесный», скитаясь по ней в «рабском виде», то есть не отличаясь внешне от простого народа. Это стихотворение Тютчева, написанное в год смерти императора Николая I и севастопольской катастрофы, столь же решительно призывало к коренным переменам в народной жизни, как и «Записки охотника» Тургенева.
Тютчев был и историком, очень многому научившимся у Карамзина. У него есть стихотворения, названиями которых стали имена знаменитых исторических деятелей – «Цицерон» и «Наполеон». Но в них присутствует и великий национальный поэт со своим неожиданным суждением о мировой истории и ее творцах. Даже трагедию декабристов, их наивное молодое столкновение с железной зимой бездушного самовластья он увидел и показал как внимательный и объективный свидетель. И это русский взгляд. Россия, несмотря на свою тяжелую кровавую историю и даже вопреки ей, остается христианской страной, и для поэта это главное, дает надежду и веру и объясняет непонятную стойкость и верность народа в любых испытаниях. Поэтому Россия не только находится в центре мировой истории, но и своему национальному поэту позволяет жить и творить в ключевые, решающие моменты этой истории, видеть их и воспевать. Причем она видит в нем не только одописца – хвалителя побед и взлетов, но и летописца роковых поражений и катастроф. Поэт – счастливец, ибо допущен на пир мировой славы как достойный мудрый свидетель и интересный собеседник героев и через это стал причастен к подлинному бессмертию («Цицерон», 1830). Другое дело, что для поэта это трудная личная судьба, погибельное счастье.
Завершить же этот краткий очерк о великом русском лирике Федоре Тютчеве, столь разнообразном в своих мыслях и темах, хочется вторым его знаменитым четверостишием-афоризмом, посвященным трудным судьбам его великой родины:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.
Для поэта природа – сфинкс, Россия – сфинкс, ее народ – сфинкс (тут можно вспомнить одноименное стихотворение в прозе Тургенева), и верного ответа на их настойчивые вопросы пока не найдено. Тютчев глубоко почувствовал тяжелый трагизм нашей истории, «страшное раздвоение», в котором жили он и окружающие:
В наш век отчаянных сомнений,
В наш век, неверием больной,
Когда все гуще сходят тени
На одичалый мир земной…
С этих слов начинается поэзия «Серебряного века», отсюда выросли умевшие десятилетиями значительно молчать и во всем мучительно сомневаться Случевский и Ин. Анненский. Но Тютчев, цельный человек пушкинской эпохи, не замкнулся в ровном холодном отчаянии. Для постижения вековых загадок мировой истории и души человека он как лирик-философ, как романтик сделал много больше, нежели самонадеянные люди «точного» позитивистского знания, считающие эти загадки давно раскрытыми или же просто несуществующими. Этот вдохновенный мечтатель был в своем искусстве великим мыслителем, что признал в своей статье о поэте профессиональный философ Владимир Соловьев. Потому благодарный Фет и написал на тоненьком итоговом сборнике Тютчева:
Но муза, правду соблюдая,
Глядит – а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей.